О книгоедстве
Чудак человек, кто ж его посадит он же памятник.
Фраза из фильма « Джентльмены удачи».
Ироничный эпиграф. Я так не думаю.
Ну а я б кой-кому засветил кирпичом. Игорь Тальков.
Цивилизация и культура обрели во благо всех как уже прошедших, так и грядущих поколений, не так уж и мало истинных в своем изначально высоком предназначении средств, дабы всячески услаждать наши чувства и способствовать всеобщему духовному развитию и творческому обогащению.
А это стало возможным благодаря разноликому сочетанию самых многогранных и безгранично прекрасных видов искусства не так уж и редко, что и вовсе-то не нуждающихся в переводе с языка на язык.
Как, например, скульптура, музыка, живопись, опера, балет, фигурное катание.
И все же кроме возвышенного парения над миром плоти и обыденности, почти всегда и во всем верного, как и праведного, временами возникает еще и сумятица восприятия сердцем мыслей тех или иных авторов современности, как и уже во всем на данный момент стародавних времен.
Хотя с точки зрения самого искусства, как такового совсем же не имеет ни малейшего значения, а каковой собственно была личная жизнь, и взгляды на нее таких выдающихся гениев какими были, к примеру: “Чайковский и Вагнер”.
Потому что их музыка, даже если в ней и присутствуют слова - почти всегда небесно чиста от всякого быта их личной жизни.
А ведь и прочие корифеи искусства точно такие же простые смертные, как и мы все, а не греческие боги, снизошедшие в наш мир с вершины Олимпа.
Возможно, что их гениальные произведения и впрямь являются к нам из некого иного бытия - откуда-то свыше, но они все же перед этим всецело преломляются в душах людей зачастую не ведавших обыденных радостей той жизни, которой живем мы все, то есть, люди не несущие в себе огромный творческий заряд.
Потому что для них, они мало что значили по сравнению с переполнявшим их искусством.
Сколь же нередко, виртуозы великого искусства терпели лишения и муки голода, а еще и зверское посрамление их высокого таланта.
А страдания душ духовных гигантов ни в чем не несоразмерны с мелкими обыденными переживаниями всех прочих, обычных смертных после которых ничего кроме грехов и потомства на этой земле никогда не оставалось, да и впредь уж точно не останется.
И это так, в том числе и потому что гении все воспринимают иначе, глубже и серьезнее.
Их глубоко ранят те вещи, которые обычный человек прошел бы мимо и не заметил. Потому что существование во всем косвенного по отношению к его бытию.
У них к тому же был целый сонм врагов и подлых завистников.
Кроме того их столь часто не понимали, а также не принимали всерьез.
А иногда гениев низменные людишки еще и поднимали на смех или же зачастую не спрося их на то мнения использовали слабости великих в своих политических играх!
Вот так оно было и с Есениным и с Тальковым, а я так думаю, что и Вагнера тоже так заполучили в свои ряды почти без спроса.
И вот в связи со всем вышеизложенным сколь же нещадно их травили свои же земляки – современники или же превозносили так, что у тех все кости от этого трещали.
Причем автор этих строк себя к ним не причисляет и считал бы всякое свое тождество с ними со своей стороны явной манией величия.
А возвращаясь к обсуждаемой теме - из всех искусств именно художественная литература и философия в особенности подвержены влияниям подводных течений всей до того ведь нелегкой культурной жизни.
Просто некоторые думают, что эти области духа связаны исключительно с высокими материями и авторы живут как боги Олимпа за облаками, но это совсем же не так.
А впрочем, и все другие деятели искусств кровавые мозоли на душе натирают, там, где у кого либо иного их быть вовсе не может.
Потому что им тяжело и больно за свою страну, а у большинства этого вовсе нет.
Политики играют в интриги, а простые обыватели тянут свою обыденную лямку ради своего благополучия.
Но я имею в виду только большинство, а не всех.
Но даже среди тех, кто всерьез интересуется общественной жизнью абсолютное меньшинство по-настоящему «харкают кровью» по поводу всеобщего благополучия.
А у гениев – это зачастую было именно так, им душу рвало все, что происходило в их стране.
И у них была сила что-либо изменить, но они были людьми со всеми человеческими недостатками и достоинствами и их усердие, не пропало даром.
Вопрос только в том, а принесло ли оно пользу?
Я думаю, что немалую, но и вреда, если это касается России, было более чем достаточно.
Несколько косноязычные не (Чехов и Достоевский) классики мировой литературы много дали миру хорошего и положительного.
У Толстого и Тургенева не было больших проблем с русским языком, но они им не могли владеть во всей полноте, поскольку он был для них немного чужим.
Ведь они в семейном кругу больше говорили по-французски, чем по-русски.
Но даже Достоевский и Чехов, хотя, они и были полноценными носителями русского языка, но все равно их насыщенность европейской культурой отдаляла их от своего народа на многие и многие мили.
А народ для своей духовной целостности должен иметь одно духовное наследие на всех и Пушкин – это воистину русский поэт и его не зря делали прозаичным классиком, отметая всю его великую страстность.
Кто вообще решил, что лучшие его строчки он написал в блокнот заезжей графине, когда он был столь странно влюблен в свою Натали?
А Толстой, когда он боролся с хитростью управляющих поместьями, он интересно понимал, откуда она берет свои корни?
Ведь ясно как день, что ее происхождение имело начало из той же европейской культуры, и всеми силами толкая Россию на схожий путь развития классики русского либерализма и в том числе классики мировой литературы, создавали все условия для продолжения французской революции на русской земле.
Вот пример из «Войны и Мира» графа Толстого.
«Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством,
невыгодой для себя, для него, для крестьян - сделал уступки. Продолжая дело
освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех
имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде
приготовил встречи, не пышно-торжественные, которые, он знал, не понравятся
Пьеру, но именно такие религиозно-благодарственные, с образами и
хлебом-солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были
подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и
уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не
бывал еще, были - одно живописнее другого; народ везде представлялся
благоденствующим и трогательно-благодарным за сделанные ему благодеяния.
Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине
души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему
хлеб-соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела
Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния,
воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили
женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В
третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых
он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел
своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные
здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени,
открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах,
уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения
депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб-соль и
строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день,
что придел уже строился давно богачами-мужиками села, теми, которые явились
к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении.
Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать
ребятниц-женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем
труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник,
встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные
к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были
откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания
воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную
только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге
на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена
барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по
именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором
он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему
наставнику-брату, как он называл великого мастера.
"Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал
Пьер, и как мало мы об этом заботимся!"
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая
ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в
состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая
умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие,
произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к
нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения
крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было
представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на
воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал
справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли
графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не
только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа
из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как
построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и
деньгами все то, что они дают у других, т. е. все, что они могут давать.
А ведь – это элементарно, что выводя на свет божий грязные интриги, Лев Толстой только заставлял кого-то проявлять большее хитроумие.
Вот, если б он как мне подсказывает не европейский разум, предлагал бы всюду рассылать своих верных людей, которые будут высматривать, вынюхивать и докладывать, как на деле обстоят дела вот тогда, кабы это использовалось во благо, то оно бы имело смысл, а так от начатых сверху преобразований взорвался общественный котел.
А главное пример, то наглядный был!
Надо было только зенки пошире раскрыть, а не следовать по тому же уже пройденному Европой пути.
Можно сказать, ну да русские классики хотели вслед за Петром Великим сделать Россию европейской державой.
А книги, мол, люди прочитали, а потом положили обратно на полку и забыли про нравственные ценности, изложенные в них, поскольку к азиатской сущности российской повседневности все, что в них написано, не имело никакого отношения.
Но, однако, уж что тут поделаешь - мысли, выраженные художниками, композиторами, писателями, как и впрочем, всеми другими творцами настоящего искусства не повисают в воздухе, а тем или иным образом влияют на широкое общественное сознание.
Вот, например, Вагнер: достигнув своей творческой зрелости и на закате своей не слишком-то удачной в личностном плане жизни, он переродился в жутковатого мизантропа, и своими инсинуациями способствовал становлению немецкого национализма.
Его мировоззрение послужило «глиной истории», из которой время вылепило Адама и его Еву Браун. Антисемитское мировоззрение, которого сформировалось в окопах Первой Мировой войны.
Эти взгляды на жизнь художника-неудачника Гитлера приобрели свой окончательный вид после заключения Версальских соглашений, в коих отдельные евреи приняли самое деятельное участие.
Но все началось еще с Вагнера, ведь его отношение к евреям породило серьезное брожение в умах его современников. И все же, чего бы стоило мнение стареющего метра музыки без той ностальгии по далекому и столь величественному прошлому, которое буквально пронизывало немецкую литературу 19 столетия.
А именно этот возвышенный романтизм и создал в германском народе чувство столь глубокого неприятия плотно окружающей его урбанисткой действительности.
Рыцарские подвиги времен крестовых походов, воспетые и преподнесенные в виде наилучшей доли для мужчины, дали почву идеологии бряцающей тевтонским железом и давно окаменевшими костями великих предков.
Практической целью этих воззрений было расширение жизненного пространства за счет ближайших недружественных соседей.
Так как у Германии к началу Первой Мировой войны уже совсем не осталось африканских или же скажем так ничего не вышло из попытки создания дальневосточных колоний - там все было надежно схвачено французами и англичанами.
А тут еще русский царь полез в югославскую вотчину, то есть туда, где немецкое влияние все еще было довольно сильно.
Австро-Венгрия тоже ведь была частью германских сил, которые, не очень стремясь за какие-то там далекие моря, имели силу и серьезный военный потенциал - править другими менее воинственными народами.
А тут началась политика их повсеместного вытеснения и понятно, что это было встречено германцами в штыки.
Хотя, конечно же, первоначальный план по захвату Европы не был основан на каких-то там человеконенавистнических теориях.
Необходимость, в такого рода ярких как вспышка молнии аргументах для поднятия боевого духа немецкого народа возникла лишь, после того как Германия осталась с разбитым носом и около вполне и во всем ему соответствующего корыта.
Ведь по окончанию Первой Мировой войны - это и было навязанной исключительно разве что безмерно прожорливой алчностью союзников - реальностью для всего германского общества.
А основой этих теорий послужило отнюдь не звериное себялюбие, нашедшее себе приют в сердце немецкое народа, а воспевание его героико-патетических качеств в литературе 19 столетия.
Бесславный конец войны ознаменовал для Германии не один физический голод, но также и глубочайшее унижение немцев, как культурной нации.
Нельзя посадить людей привыкших к определенному образу жизни на бобы, они же потом на любого на кого укажут кинуться аки пес рыкающий.
Потому что подобные вещи травмируют и развращают не только массы простого народа, но и возвышенных интеллектуалов во многом способных формировать широкое общественное мнение.
А обыватели в своем абсолютном большинстве вообще практически не задумываются над теми общественными установками, которые они, тем или иным образом, приобретают в виде новых жизненных приоритетов от вождей своей нации.
Человек легко внушаем и все его моральный принципы вполне возможно вывернуть фактически на изнанку, при помощи наглядной агитации, а также книг и газет.
Преклонение перед напечатанным словом не более чем идолопоклонство в его современном виде.
Влияние доступное книге на человеческое сознание значительно шире и глубже любых устных проповедей прошлого.
Но наиглавнейший вопрос заключается еще и в том, а в каком именно направлении ведется обработка человеческой психики?
Опыт доказывает, что всякий реальный духовный рост, достигнутый исключительно за счет чтения хороших книг, требует от их читателя огромного интеллектуального напряжения и «кровавого пота» его души.
Что в корне отличается от пустого разглядывания красивых картинок бытия, нарисованных каким-либо великим мастером.
Другое дело, что человек хорошо знакомый с литературой в его быту может научиться, гораздо шире смотреть на мир, но это может случиться, только, если не мешать ему видеть его своими собственными глазами.
Но, однако ж, вычистить из людей всякую мораль, куда как легче.
Надо лишь дать им (и совсем не безвозмездно) взамен одной общепринятой на данный момент времени, другую, подкрепив все это общей тенденцией в обществе.
Хотя, по правде говоря, воззвания подняться на борьбу с неким злом, при этом приобретающим вполне конкретный, ужасный лик - легче всего приживаются в государстве страдающим лишаями вековой гнойной разобщенности.
Германия как раз и была именно такой страной.
Католический юго-запад и лютеранский северо-восток плюс к тому же огромное количество мелких княжеств долгое время враждовавших между собой из-за территорий.
Но все же фашистский режим не был самым жестоким и бесчеловечной диктатурой в истории 20 века.
Советская власть была намного беспрецедентнее и беспардоннее в ее заклятой лютости, как и в целом продуктивнее в хорошо отлаженной ей системе массового уничтожения своих же граждан.
Просто она была гораздо хитроумнее и творила дела на своей территории, где она была сама себе и богом и судьей.
А все, потому что большевизм не только создал систему взглядов на своих граждан, попавших под гадкое определение нелюди (враги народа), но и превратил вождя в Господа Бога, вокруг которого вертелся, бесконечно урча от безумного удовольствия услужить ему весь остальной мир живых существ.
А Гитлер был всего-то не более чем пророком высшей истины и ее апостолом, но никак не богом воплоти.
Разница эта объяснялась тем, что так уж повелось на Руси испокон веков, что не было на ней Бога в социальной сфере жизни, акромя барина и его прихотей.
И если барин приказал мор устраивать, то да будет так и будут стаять на путях, хорошо охраняемые вагоны с зерном, объявленные «неприкосновенным стратегическим запасом».
Потому что так велено, а раз велено, то так и будет.
Сергей Снегов в своих Норильских Рассказах писал об этом так:
«"Ты срок тянешь, я - служу,- без злости разъяснил мне
один вохровец - Распорядятся тебя застрелить - застрелю. Без приказа не
злобствую". Думаю, если бы ему перед утренним разводом вдруг приказали стать
ангелом, он не удивился бы, но неторопливо, покончив с сапогами, принялся бы
с кряхтением натягивать на спину крылышки».
Добреть или звереть по приказу свойственно всем людям привыкшим, что они как роботы лишь выполняют чьи-то приказы.
На Западе это выглядит как влияние, но ничем по своей внутренней сути не отличается.
Однако в России было так, что народ был одурманен надеждами и готов был ради них убить самого близкого человека, а чужих так и подавно.
Голодомор следствие прагматичной политики государства извести как можно больше его сильных граждан, дабы прижать всю страну к коммунистическому ногтю.
На путях зерно оставалось, потому что его чисто физически просто невозможно было вывезти все, вот его и погрузили на платформы в мешках, выставив охрану, дабы голодные крестьяне его по домам не растащили.
А в это же самое время люди, в селах помирая без пищи, ели друг друга – и это ли не заслуга прекрасных, но намного опередивших свое время идей?
Ведь практика решает все и подминает под себя любую самую светлую самую мудрую теорию, а также и выделывает с ней, все, что ей только в голову взбредет.
Получилось, что свобода, равенство и братство оказались: свободой питания трупами и людоедством, единым тождеством перед гриппом от которого с голодухи умерли миллионы и братством нищеты всеобщей разрухи как следствия кровопролитной гражданской войны.
И кто ж теперь сможет подсчитать, сколько ж именно людей было съедено из-за большевизма в России?
Я думаю, что никто и никогда не сможет дать точный и исчерпывающий ответ на этот животрепещущий сонной артерией вопрос.
Все дело то в том, что статистики толком никто не вел, а на кой ляд она большевикам была нужна?
На самих себя следственный материал собирать для будущего над ними же судебного процесса?
А это лишь поначалу для возникновения голода хватало вполне объективных, естественных факторов не связанных со злой волей кремлевских вурдалаков, мечтавших высосать всю кровь из вселенского буржуинства.
А потом когда это у них все же не совсем удалось к его полному и окончательному осуществлению, они, боясь света, все факты в сырую землю зарыли.
Так что, точные данные об убыли населения из-за коллективизации по тем или же иным причинам, никто так никогда и не узнает. А ведь «калекотивизация села» не была единственным побудительным поводом для людоедства в России.
Во времена голодных военных лет или в лагерях ГУЛАГа каннибализм не был таким, уж экстраординарным явлением.
По сколь многим селам в дикие 20-30 года валялись обглоданные кости съеденных, причем, иногда еще и заживо людей.
А те звери, что превратили своих сограждан в первобытных людоедов, над ними еще и посмеивались, жуя свои воистину королевские яства.
Они были дикими людьми, но при этом вполне современными и зря их Кир Булычев в своем романе «Заповедник для Академиков» выставил в качестве дураков совсем ничего ни в чем не соображавших, акромя как в своем благе или же в их бредовой идеологии.
Цивилизация и человечность, вещи, не привязанные друг к другу сверхпрочной неразрывной нитью.
Человечность могла беспрепятственно существовать и без цивилизации с самых незапамятных времен и вовсе нет таких причин, почему бы цивилизация также б, не смогла распрекрасно обойтись без всякого сострадания к ближнему.
Потому что всякое развитие культуры идет вне любых попыток по ее насильственному прививанию.
На Соломоновых островах больше не едят людей, но европейцы, добившиеся столь благостных перемен к лучшему, истребили канаков гораздо больше, чем те убили и съели своих врагов - вероятно, что и не за какую-то там тысячу лет.
Вот также было и с духовными ценностями индейской культуры.
Конкистадоры являлись худшими из всех возможных варваров, лишенных всяких сомнений и совести фанатиками святой веры призванной очистить весь наш мир от самого присутствия в нем дьявольской скверны.
Сколь многое еще зависит и от правильного истолкования идей приобретенных посредством всегда субъективного проникновения в мир добрых книг, где авторы часто лгут во имя одной лишь только радости читателя.
Причем доброта и добро не идентичны, а зачастую противоположные понятия.
Добро может быть и большевистским или же арийским, а доброта всеобща и потому вечна, как истина.
Так что книги и настоящие не привязанные совсем не к чему духовные ценности и сегодня могут прекрасно обойтись друг без друга в одной отдельно взятой человеческой душе.
Более того, иногда литература еще и способна расширить сознание негодяя, предав его подлостям более изощренный и продуманный вид.
Например, когда кто-то пытается замазать свой грязный интерес к даме не его сердца, а того что находится несколько ниже самоубеждениями, что она просто не понимает в чем именно ее великое счастье.
Под этим соусом он вполне может пойти на любую подлость, дабы посрамить своего более удачливого соперника.
А иногда и убивают по-хитрому, так что никакой суд впоследствии не грозит разве что где-то там на небесах!
А потом смело и без всякого укора совести смотрят в глаза родственникам погибшего, а ведь убить можно самыми разными способами и многие из них неподсудны.
На каждые 50 тысяч человек обязательно найдется более сотни таких, что вполне осознанно послужили причиной смерти одного или более того нескольких людей.
А количество личностей, что сознательно или же не осознано причинили кому-то безмерные страдания гораздо больше.
Но зачастую всеми почитаемый человек, совершивший безмерную подлость, останется для тех, кто с ним знаком порядочным и уважаемым членом общества.
Потому что лавры почета лучшая защита - от любых необоснованных обвинений.
Все эти вещи почти всецело (за довольно редким исключением) свойственны только людям образованным, имеющих более чем здравое представление о культуре и книжной морали.
Книги - это ведь совсем не окно в некий мир высокой духовности, а пока еще на наш сегодняшний день одни только осколки разбитого зеркала высших, однако в целом пока недосягаемых истин.
Причем даже то, что мы на данный момент и можем как-то постичь - далеко не всегда впитывается, становясь у нас воистину второй натурой.
Поскольку нечто не способно полностью и до конца заменить процесс воспитания в правильном ключе человеческой личности, начиная почти с самого ее зарождения.
Книга - это яркий (с красочными иллюстрациями собственного и авторского воображения) учебник, но он намного сложнее любой тригонометрии, так что выучить исключительно лишь по ней мораль без живых учителей, практически невозможно.
Школа и окружающие каждого человека люди всегда оказывают на него гораздо большее влияние, чем любые литературные изыскания на пыльных полках библиотек.
А если уж говорить о сильном влиянии со стороны художественной литературы, то легче всего оно приживается, давя на мозг, когда ведет во тьму предрассудков, а не к свету высших истин.
Разница между трудным подъемом и легким спуском слишком велика и тяжка для того кому с детства не внушили, что взлет это благо, а падение пропасть.
Я имею в виду, прежде всего, силу агитационной критики изложенной на бумаге не бесталанным человеком, а не учебники или любую иную профессиональную литературу.
Другое дело, что книги могут существенно дополнить знания человека о морали, но разве что исключительно в самых что ни на есть общих чертах, поскольку вся ее конкретная сторона прививается только лишь живыми людьми, а не мертвыми листами, сделанными из спиленных бензопилами деревьев.
Доступность книг большему количеству людей, чем, когда их еще переписывали от руки, принесло в наш мир не только великое благо, но и бесконечные страдания.
У всякой вещи обязательно найдутся две противоположные стороны и одна из них естественно отрицательная. Их равноценность, конечно, равна большому нулю, но вот беда, сложные вещи не двойственны, а гораздо сложнее по своей очень неоднозначной структуре.
Так что все еще зависит и от манеры приложения сил на основе применения на практике в добрых целях, теоретически обоснованных фантазий.
Разностороннее восприятие книг, а не их бездумное воспевание могло бы во многом предотвратить, слава тебе Богу, что чисто абстрактную, конечную для всего человечества трагедию 20 века.
Поскольку во второй половине двадцатого столетия военное противостояние превратилось целиком и полностью в войну мировоззрений, а не заключалось как в прошлом в территориальных притязаниях на чужой лакомый кусок земельного пирога.
Между Америкой и Советским Союзом был не только безбрежно широкий Атлантический океан, но и почти полное отсутствие всяких старых конфликтов, накладывающих темный след на взаимоотношения между нациями.
А ведь третья мировая война была практически неизбежна, ее предотвратил один лишь (и вовремя) развал Советского Союза на отдельные компоненты, у которых нашлось с кем повоевать.
Причем третья мировая стала бы общемировым кладбищем для всей нашей цивилизации.
А она же за здорово живешь, могла бы привести к тому, что Землю населяли бы одни только крысы и тараканы огромной величины. А они, в свою очередь, скорее всего, повсеместно вытеснили бы мутантов-людоедов.
Я думаю, что человеку, который читает эти весьма странные строки, может так показаться, что все это некий миф в стиле древней Греции, но Чехов был прав, когда сказал, что, "если в театре во время первого акта на стене висит ружье, то в четвертом акте оно обязательно выстрелит".
Это могло произойти даже случайно, вследствие технической неисправности системы ПВО.
Ложная тревога и всему миру пришел бы конец.
Конечно, кто-то может чего-то там лепетать о неком крайне жалком с точки зрения элементарной логики ограниченном ядерном противостоянии.
Однако, скорее всего, сработал бы принцип домино и рассчитывать, на то что, кто-то из противоборствующих сторон окажется хоть сколько-нибудь мудрее, явно не приходится.
Идеологии добра основанного, не на разуме, а на одних благожелательных чувствах, оказались большим злом, чем самая злющая абсолютная власть спесивого монарха.
Впрочем, она изначально имела скрытую изнанку, а внешняя ее сторона являлась чудом фортификации изысканного обмана.
Мало того, она к тому же еще и создала помазанников на трон нового типа, таких, что имели значительно большую власть над своими верно и неверно подданными, чем любые правители прежних эпох.
В век всеобщего просвещения возникла возможность более полного охвата сознания масс красивыми словесами пропаганды вычищающей мозг человека от всяких столь естественных для него сомнений.
Работа в команде связанной с постоянным риском создает в человеке безграничное доверие к напарнику, а того же самого можно достичь и за счет булькающей, и бешено пенящейся идеологии, напоминающей эпилептический припадок древнего шамана.
Правда обходились и без этих внешних атрибутов, достаточно было и слов сочетаемых с неуемным лицедейством.
Причем книги если и не легли в основу всех этих совершенно не позитивных перемен в обществе, то, по крайней мере, сыграли в них не последнюю, а я б даже сказал одну из главенствующих ролей.
Из всего вышеизложенного только что и следует разве что сделать для себя однозначный и, по сути, единственно верный вывод.
Любить авторов, принесших в этот мир благо своими высокими и благородными мыслями, нечто совсем иное, чем любовь к книге как к некому исключительному в своем гордом одиночестве источнику духовного бытия, той сущности, где всегда можно отыскать ответы на все животрепещущие вопросы жизни.
Книга - это светоч знаний, и нет более великого изобретения, чем умение запечатлеть на ее пустых белых странницах мудрость, накопленную человечеством за время его долгого пути к самоусовершенствованию и духовному возвышению.
Но высказываться в подобном ключе все же стоит только о книгах вообще, а не о художественной литературе и философии в частности.
Обожествляя литературные сокровища, невольно становишься рабом мнений людей живших своей (не схожей с созданной их воображением), не всегда такой уж и благочестивой жизнью. Меря весь мир прокрустовым ложем представлений вынесенных из книг, часто попадаешь в капкан иллюзий, свойственных сознанию автора из-за его ошибочных воззрений об окружающем нас мире.
Душа человека, отраженная в написанной им книге, может быть заражена всеми предрассудками, которыми его наделили семья или же его непосредственное окружение.
Слепая вера в святые идеалы, на которых зиждилась культура 19 столетия, сыграла злую шутку с людьми, жившими уже в оставшимся у всех нас позади 20 веке.
А 19 по счету столетие ознаменовало собой полный отход от старых представлений о мире, как о данном Богом бытие, где все происходящее было предрешено Проведением и было дано человеку, как испытание перед грядущим блаженством или же адскими муками в виде сурового назидания грешникам.
Однако новые идеологии основывались на тех же принципах абсолютного и безоговорочного доверия, что и вера в святую и непогрешимую истину, преподнесенную людям в Ветхом и Новом Заветах.
И все же были некие существенные различия в подходе к своей доктрине между религией и новоявленными воззрениями.
Вера в Бога и следование его заповедям гарантировало человеку рай только затем на небесах, после окончания его бренного существования.
Новые идеологии предлагали райское блаженство на этой грешной земле, надо было лишь отказаться от своей собственной совести, заменив ее единым и нерушимым нравственным постулатом в виде великого вождя. Вот пусть теперь он нам всем укажет, что же нам такое делать, захватывать ли новые земли во благо высшей арийской расы или же уничтожать по всему миру угнетателей-буржуев…
Главное, тут было в том, что речь у этих духовных лидеров наций вовсе не шла о каких-то созидательных процессах, а, наоборот, о разрушении чего-то лишнего, ненужного в начертанном ими пальцем - светлом будущем.
Они собирались прорубить к нему дорогу мечом несущим смерть, всем кто жить людям, как надо мешает.
Несомненно, что - это хотя бы отчасти было почерпнуто из книг, в которых авторы, борясь с косностью и замшелостью своей эпохи, сами того зачастую не осознавая, невольно били именно по его наиболее слабой и наилучшей части - цивилизованности и терпимости в окружающем их обществе.
Призывы “долой”, не были способны даже в самой маломальской толике хоть в чем-то реально соприкоснуться с тем злом, которое они столь ретиво обязались полностью свести на нет.
В первую очередь разрушается то самое хрупкое и деликатное в структуре человеческого общества - его культура и гуманизм.
“Долой зло” оборачивается своей изнанкой во всех тех случаях, когда вместо созидательных процессов в обществе затеваются процессы разрушительные.
Ведь речь не идет о неких конкретных злых людях, а обо всей государственной структуре в целом.
Когда она рушится даже мирно и почти бескровно, она погребает под собой многих вполне достойных людей.
Медленное крушение «красного паровоза» Советского Союза очень наглядное тому доказательство.
Сошло с рельсов не только старое государство, но также закон и порядок.
Так что любые социальные эксперименты должны носить строго созидательную основу или же не проводится вовсе.
Политические воззрения на основе некоторых, а далеко не всех (да, не будет огульно сказано) книг, стали причиной возгласов долой, а не какая-то такая уж печальная участь народа, которая была тяжкой во все времена. И не было в истории такого случая, дабы справедливость, в конце концов, не восторжествовала в той или же иной степени, хотя рядом тогда и не могло оказаться идеалистов с ярким пламенем в очах.
Книги стали новыми алтарями возвышенной веры, из них черпались, не только духовные ценности, как тому собственно и положено быть, но и явственные требования к современной действительности во всем и везде им соответствовать. А этот мир совсем не предназначен к тому, чтобы во всем походить на духовные воззрения авторов, зачастую горой возвышавшихся над современной для них действительностью в своих лучших на то помыслах, выраженных на чистой бумаге.
А жизнь это всегда грязь и не так уж и редко кровь, так что книги - это факел для души в потемках, но не свет истины в простой житейской суете.
Но для некоторых, они являются путеводной звездой к счастью и процветанию всеобщей духовности. А именно, за счет этого черная масть играя в карты, и стала главным козырем, в преддверье новой технологической эры.
Разумеется, что подобное нельзя сказать о странах, где культура и просвещение сносно совмещались с трезвым взглядом на жизнь.
Подобные вещи можно смело произносить вслух и не высказать при этом чудовищную чушь лишь о светлой духом своих высоких интеллектуалов державе, что и до сих пор находится в так и не проржавевших цепях средневековья.
Именно там из искры недовольства раздули большой пожар, что был призван изменить лицо всего мира.
А все начинается с того, что кому-то чего-то стало, ну совсем же не по нутру.
Когда - это касаемо сферы духовной, то жаждущий вновь обрести душевный покой ищет способ, как бы ненароком свернуть кому-то шею или же свергнуть ненавистный ему политический режим.
При этом он совершает не простое преступление, а прогибает весь окружающий нас мир под тот образ, что свойственен исключительно его до боли обостренному воображению.
Так что если приподнять за краешек кулису политических интриг, приведших к появлению нацизма и коммунизма, то окажется, что все это почти всецело было связанно с желанием приблизить теорию к реальности за счет неких магических действий.
Их хотели самым созидательным образом направить на уничтожение того, что вроде как дико и невообразимо подло мешало тому, что уже давным-давно назрело как обыденность и данность.
Подобное бедствие могло произойти почти исключительно разве что в странах имевших четкие очертания кастового общества, то есть там, где различные социальные прослойки с трудом осознают существование друг друга как отдельно взятых личностей. Это и было отличной базой для диктатуры. В России она стала пролетарской, а в Германии капиталистической, а любой политический экстремизм, как известно схож в своих социальных истоках.
Он берет свое жуткое начало из бурной фантазии фанатиков, противостоящих всем признанным общественным нормам, а стояли ли они справа или слева во многом зависело от их личного удобства и даже далеко не всегда от привитого им воспитания.
Таковыми были самые изначальные его свойства, происходящие от природы людей берущих в руки меч социальной справедливости.
Все другие убоялись бы возможных последствий, да и духу у них на это бы не хватило, так что установление новых более честных и справедливых порядков - это всегда занятие для отпетых подонков.
При этом, конечно, роль катализатора выполняют либералы мечтатели, орущие о своем новом более достойном мире, основанном на их вычитанном из книг бытии.
Они раздают хризантемы своих идеалистических взглядов всем, кто попадается им на жизненном пути.
А ведь общество, не загаженное предрассудками красивых грез, нельзя было бы так запросто втравить в столь чудовищную авантюру, как это было в двух государствах с довольно развитой системой просвещения, да вот только уж что тут поделаешь, далеко не для всего же общества.
Так, что некая не очень большая его часть приобрела другие качества, чем весь остальной народ.
Это придало ей чванливость и самоуверенность в своих выводах, но не сделало их страну чище, а наоборот явилось причиной насаждения «чесоточное варварства дикого гуманизма».
Но не для всех, а лишь для достойных, а тех иных по сердцу и по духу в глубокую яму... и осиновый кол в их дубовый гроб.
Недостойные - это естественно не народ, а те, кто возражают против истин всеобщего блага и блаженства путем спайки всей нации под флагом общих культурных и общественных ценностей.
Однако когда речь идет о культуре это и есть высшие достижение разума по объединению общества в единое целое.
Когда профессор и дворник с одинаковым удовольствием слушают те же самые песни Высоцкого - это делает их ближе друг к другу, а не отравляет им души антагонизмом мнимого противостояния.
Причем это едино также и во всем, что тем или иным образом касается и бедных с богатыми в одной отдельно взятой стране.
А противопоставление одних членов нации другим - это когда кто-то своих стараются поставить под ружье, дабы истребить всех чужих, вот тогда и возникает ничем не оправданная ненависть к тем, кому жить хорошо!
Так вот и зародился новый коммунистическо-нацистский джихад объявленный всему, что не мы.
А при вырубке леса летят щепки, а это люди и они всего-то оказались горючим материалом своей эпохи. Вот потому этот "мелкий народец" должен был сгореть в пламени поминальной свечи по старому миру, которому настала пора провалиться в тартарары, дабы уступить место чему-то новому только и всего.
Но так оно было для одних только фанатиков, а их оттеснили от кормила власти людишки, которым хотелось всего-то разве что своим ленивым задом греть начальствующие кресло и иметь с этого максимальные удобства и удовольствия так что "проклятое прошлое" воскресло и стало во всем лишь гораздо хуже прежнего.
А вот, к страшному каковой может быть только явь - примеру, Вторая Мировая война тоже ведь могла бы быть тем же, что и Первая простым всем известным с незапамятных времен человеческим зверством.
То, что превратило ее в чудовищный геноцид с далеко идущими планами по его значительному расширению после славной победы, исходило из книг, а не от животных побуждений вождей арийской высшей расы.
Битва, развязанная враждебными идеологиями, столкнула лбами два великих народа.
Русские и немцы могли бы жить в мире и благоденствии. Они сражались под знаменем вождей обосновавших свои принципы на книгах, в коих суть добра была искажена до полной неузнаваемости.
Мысль, опубликованная, на бумаге может быть столь же разрушительна, как и разорвавшаяся над Хиросимой бомба, однако, не могло быть ничего более сокрушительного, чем сам взгляд, на жизнь основанный целиком на книгах и театре.
Мир красивых грез, ставший в чьих-то подслеповатых глазах реальностью, стал той ширмой, за которой можно было осуществлять самые темные дела.
Человек большой души, запертый в своем прекрасном мире книг, не интересовался никакими мелкими отклонениями от того возвышенного как пирамида Хеопса алтаря лжи, что создавала ему официальная пропаганда.
Именно на этот вот жертвенник якобы и было так необходимо возложить все нынешнее племя ради счастья поколений грядущих, а та реальность, что он мог наблюдать в своей повседневной жизни, казалась ему случайным отходом от общепринятых норм.
Ведь у него имелась доступная его внутреннему взору вся картина в целом, а то, что она состоит из той же самой мозаики ничтожных деталей, видимых и его невооруженному глазу - просто-таки никак не укладывалось в его развитом и культурном сознании.
Потому что в грандиозной по всем своим духовным ориентирам вселенной - небесно чистых книг таких мерзостей не было, да и быть то не могло.
Видеть, что на деле происходит вокруг, возможно было исключительно только зрением, не запыленным бесконечным и бесподобным миром фантазии авторов, в которых они стремились показать людям, каким по их представлениям должен был стать этот мир после его переосмысления взятого из воображаемого мира добрых книг.
Но их основной задачей была одна лишь насущная необходимость хоть как-то приподнять человека над его суетой и обыденностью и открыть ему как великую тайну, что можно жить и как-то иначе.
Нельзя же было эти благородные намерения превращать в полноценную и неопровержимую систему взглядов на современную нам эпоху, а также считать написанное в книгах уже давно доказанным повседневной практикой.
Развитие научной мысли в 20 столетии во многом обогнало реальные людские возможности по благоустройству человеческой жизни.
Человек, пересев с телеги на самолет, все еще мысленно едет в той же самой коляске запряженной тремя неспешными лошадками. Такова уж общая почти для всех людей глобальная инерция мышления.
Слишком быстрое развитие затронуло и сферу духовную, но разрушать, не строить и вследствие новых учений вместо Бога на кресте оказались распятые, кем-то народы. Непосильную задачу освободить их от вековых пут угнетения и рабства взвалили на свои плечи завзятые палачи и кровопийцы.
Но на самом-то деле их интересовала только безраздельная и абсолютная власть над душами людей, а все остальное было исключительно разве что зловредной демагогией и вонючей (как конский пот от желания выйти в люди) пропагандой.
Идеологии, берущие начало в отрицании христианства как главенствующего учения предали своим идеям форму религиозности, а раз у нас религия то должен быть и свой Спаситель, и свой Дьявол во плоти его же бывший товарищ по партии или во всем испокон веков виноватые евреи.
То есть дьявол - это один еврей или же все они сразу.
А книги в каком-то смысле сыграли в процессе формирования новых учений роль Библии в христианстве.
Я знаю, что кому-то все это покажется ересью и поклепом на все самое, самое святое, что только есть у человека - на его душу и мысли.
Однако ж души бывают совсем и во всем разные, и вследствие этого грязная душонка автора, на гнили накатавшего нечто злое и бездарное, что он сам, при этом вполне может считать чуть ли не "Священным Писанием" способно лишь отравить мозг читателя ядом ненависти, в том числе и к самому себе.
Любовь к авторам, поделившимся с нами своим божественным огнем - нечто совсем иное, чем обожание книг вообще.
Хотя и имя автора на обложке с золоченым переплетом всеобщего признания тоже не является неким предзнаменованием величия того, что запечатлено на ее страницах.
У каждого писателя есть свои взлеты и падения, рассматривать их творчество, как некое единое целое - непростительная ошибка.
Даже в одной великой книге, написанной гигантом мысли далеко не все рассуждения стоят полностью одинакового к себе отношения.
Гений он же тоже не более чем человек, и как всем людям ему иногда свойственно ошибаться, а смотреть на мир он мог разве что глазами своей – во всем родной ему эпохи.
Чувства в целом неизменны, а мир становится иным, переходя в чем-то одном от простого к сложному, а в чем-то другом, наоборот, от трудного к легкому. И эти изменения ни в чем не подвластны сознанию людей ушедших от нас в мир иной.
Причем их духовное величие и гениальность не имеют к этому ровно никакого отношения.
Тот образ мысли и поведения, что всецело соответствовал духу времени 19 века, уже в 20ом успел отчасти устареть и стать архаичным, не вполне отображающим новые времена и веяния.
Кроме того, технический прогресс и некоторая свобода мысли 19 столетия способствовали возникновению иллюзий и смешения с грязью прежде во всем почитаемых основ великосветского общества.
При этом обострились конфликты между реакционерами и новаторами, часто основавшими свои взгляды на отрицании старого, а не на его модернизации.
А некоторые, как граф Толстой умудрялись смешивать старое и новое в одной кадрили перемежая его своими моральными сентенциями, не имеющими ровно никакого отношения к их личной жизни.
А грязь она хитрая и прекрасно умеет приобретать все черты возвышенной духовной чистоты и с высоты своего положения взывать к благу и радости во имя сохранения старых добрых традиций.
Человек может быть гениальным писателем и при этом быть блудным сыном своего века во всех его ипостасях.
Но при этом он вещает о старом и добром и вечном как о глубоко ему родном и желает всему миру не забывать об важности сохранения семейных уз.
При этом некоторые читатели забывают о том, что писатель пусть и гениальный, но тоже человек, и верить в него как в Бога совсем же не стоит.
Времена меняются и становятся ветошью не только не поэтические слова, но и сам подход к жизни в целом.
“Анна Каренина” например уже не вызывает тех противоречивых чувств, какие она создавала в душах людей живших в 19 столетии.
Я имею в виду, не дай то Бог, ни чувства матери лишенной возможности видеть своего ребенка, а представление о том, что такое прелюбодеяние вообще.
В 20 веке оно перестало быть святотатством против всех основных моральных устоев общества, а осталось разве, что чем-то вроде личной трагедии отдельно взятого человека.
Эта перемена не умаляет художественных достоинств этой книги.
В плане духовного и чувственного восприятия ровным счетом ничего не изменилось.
Перемены нравов сильно влияют лишь на саму жизнь, ее течение, а не ее чувственное восприятие людьми.
Но в своей прозаичности жизнь в тени книг замедляет процесс развития личности в мире, где нет места для умиления красотой написанных слов без хотя бы беглого взгляда на все же не всегда и во всем приглядную картину современности.
19 век остался в памяти людей столетием достойным преклонения перед его тишиной и покоем, но это время ушло, и его сменила ужасная эпоха, при которой ценность человеческой жизни стала равна абсолютному нулю.
Примерно таким же было отношение к благосостоянию личности в пасторальном 19 столетии.
Миром стали править идеи, почерпнутые из книг, направленные на достижение всеобщего благоденствия без всяких видимых на то реальных усилий, потому, что так, мол, должно быть и никаких гвоздей.
Мысль, направленная не на поиски более разумных средств управления обществом, а на господство светлого духовного начала над изначально предназначенным к его неизбежному поражению злом - в силу его правильности и справедливости - это не более чем попытка сделать сказку былью, без всякого знания, о чем же собственно вообще идет речь.
Реальность непостижима к ее глубокому анализу посредством чтения книг, так как художественные произведения в социальном, а не в духовном смысле не более чем узкое кривое зеркало, в котором весь наш быт просто не помещается.
Потому что даже всемирно признанному гению, не стоило бы когда-либо пробовать, вот так на-гора поведать миру о том, что пусть и изредка, но все же вполне реально может приключиться в этой нелегкой жизни.
Потому что он, несомненно, подвергся бы всеобщему осмеянию за столь явный отход от истины.
Я представляю, что бы произошло, напиши один из авторов 19 века антиутопию в стиле «1984 Оруэлла».
Вот бы смеху-то было.
А между тем это вполне могло бы стать нашей общечеловеческой реальностью.
А все, потому что нельзя ставить телегу впереди лошади и пытаться втолковать тем, кто на ней едет, что там за поворотом начнется совсем другая жизнь.
Лошадь без овса сдохнет, а человек живя на бобах, если ноги и не протянет, то в конец оскотинеет.
Не выйдет ведь ничего - все время кормить свою нацию всякими сказками про белого бычка, который пасется себе на берегах молочной реки всеобщего счастья в неком туманном и неопределенном будущем.
А лучше всего будет жить в ногу со временем и постараться понять, что современные достижения науки, как например: аудиокниги уже сегодня могут развивать сознание людей, которые обычную книгу в жизни б в руки не взяли.
Хотя конечно - это должно быть обусловлено тем, чтобы чтец был профессиональным актером, а не чего-то бубнящей себе под нос старушкой пенсионеркой.
Не приложи человечество столь много воистину грандиозных усилий во имя способности стереть все живое с лица земли, подобная возможность могла бы существовать уже довольно давно.
Но правда речь может идти об одних только достойных авторах, а не о липкой как снег на голову философии из книги "Капитал" Карла Маркса или же тяжко натужных трудов Фридриха Ницше.
Хотя взгляд на книгу как на скрытую в раковине жемчужину во многом схож с ворожбой древних жрецов языческих культов.
По-моему было бы гораздо лучше, не имей книги их нынешнего вида. Их давно уже следовало бы научиться делать из какого-то другого более подходящего изначально мертвого материала.
Так как уничтожение живой природы ради создания своих собственных ценностей можно было бы оправдать только примитивностью науки не способной найти для этого какой-либо того стоящий заменитель на основе неживой материи или же культурно выращиваемых растений.
Ведь это же был бы не вибратор вместо члена, а просто другой вид бумаги и все.
Но что-то до сих пор не видно, дабы изыскивалась возможность заменить целлюлозу как исходное сырье, на что-либо может, хотя бы и отчасти, но иное, а лишь заметна тенденция создать что-то максимально разрушительное для сокрушения идеологического противника.
А западный мир - это совсем не кто-то такой подлый и ужасный кто всю жизнь гадил нам в кашу своими мерзостями и подлостями, а как раз тот, без кого попросту не смогли бы существовать в СССР технологии, повернутые к человеку передом, а не задом.
Советская избушка на курьих ножках уже свое отжила!
Пора менять свои ориентиры, и напрочь забывать те старые высосанные из пальца мудреца Карла Маркса.
Он же до этого им ковырялся в носу как белка по весне в дупле.
Так что верить ему не стоит.
Идеям, которые были привиты миру Толстым и Достоевским, уже пора вернуться на родину из столь длительного изгнания.
Но при всем этом сама по себе книга, пусть она и самая наилучшая из всех - художественных книг не есть светоч великой истины.
Да, это реальность, существовали в стародавнем прошлом великие люди, те, что не пачкали чернилами страницы, а создавали своим потом и кровью мир, в который можно при случае окунуться и вынести оттуда для себя большие духовные ценности.
Просто кому-то кажется, что близость к ним настраивает скрипку их души на особый минорный лад.
На самом же деле речь идет об искусственной близорукости мировоззрения возникшего на почве постоянного забвения в вымышленном, но, конечно же, прекрасном мире высокой духовности.
А ведь закрытое от всех чужих душевное родство российских интеллектуалов, никак не способствовало в прошлом, да не содействует и теперь, становлению духовности среди русского народа, как и развития у него чувства собственного достоинства, до того ведь свойственного многим американцам. Да, они завзятые, самодовольные карьеристы, но у них есть чувство свободы и собственной значимости, впитанное с молоком матери.
Никакого отношения к внешней имперской политике США эти качества как оно, само собой разумеется, и близко-то не имеют.
Если в Америке попытаться ввести любую диктатуру, американская интеллигенция выведет свой народ на баррикады. Сам по себе он на это никак не способен, так как он слишком пассивен и одинок в своих претензиях, чтобы собраться вместе и сознательно вести борьбу за свои права.
Когда же этот ратный труд за правое дело начинает приобретать форму личностного отрицания существующего государства, закостеневшего в своем развитии и стоящего на пути прогресса, то подобное противостояние интеллигенции и власти низведет такую державу до уровня каменного века. Правители, вылезшие из всяких темных углов общественного здания, а точнее будет сказать впрямь из его подполья в самом прямом смысле - никаких других норм не знают, и знать-то совсем не хотят.
Все кто ни из моей пещеры не люди, а раз так, то с ними можно вообще никак не церемониться. Прекрасные идеи осуществимые лишь в самом далеком будущем, оказались в руках изуверов во многом превзошедших своих учителей инквизиторов, все-таки придерживающихся в своих деяниях хоть какой-то, пусть и крайне убогой, но логики.
Унижения масс, как и их закабаление под игом вновь возникшего рабства, являлось свидетельством близорукости интеллигенции, прозевавшей опасный поворот истории, и не предпринявшей не единой попытки выхватить руль управления государством у беспринципных интриганов, пристроившихся к нему во времена безвластия.
Преследуя одни только свои сугубо личные цели, они отравили народ подозрительностью и интригами столь свойственными любому царскому двору периода абсолютизма.
Начали большевики естественно, что с самых низов, потому как те были наиболее беззащитными и бесправными представителями общества.
Пока крестьян возвращали во времена крепостничества при помощи более чем бесчеловечных мер, в этом проявлялся глубокий государственный прагматизм, присущий “мудрой” партии рабочих и крестьян, ведущей народы мира к “светлому” будущему.
Как только эта власть, усмирив крестьян и рабочих, взялась за во всем и всегда лояльную к ней интеллигенцию, вот тут и выяснилось, что это 1937 год - ужасное и трагичное время массовых репрессий.
Правда, конечно, сосредоточить все свои усилия на зарвавшихся палачах и интеллигенции власти было бы как-то не с руки, вот она и хватала в еще больших количествах всякую мелкую городскую рыбешку, но, то был лишь отвлекающий маневр для беспрепятственного отлова более крупной добычи.
Можно подумать, что сельчане не люди и когда их миллионами бросали зимой в тайге без пищи и теплой одежды - это было гораздо гуманнее фашистских газовых камер.
Само возникновение в 20 веке режима, способного на подобные бесчеловечные действия, было обусловлено полным отсутствием тормозов у «российской государственной машины», что и привело к ее падению в пропасть.
В государстве, созданным Гитлером, власть не могла бы себе позволить до такой степени явного нарушения человеческих прав, причем всех своих граждан.
Режим Гитлера, был направлен на физическое уничтожение своих врагов.
Но в основном одних же недругов, а не ничем ему не мешающих друзей.
А Сталин действовал иначе, дабы враги боялись лишний раз воздух выдохнуть, а уж набрать его полной грудью мог лишь один только хозяин и никто кроме него.
Подобная атмосфера способствовала уничтожению духовности и стирала в труху многие аспекты совести, а тем самым способствовала разложению общества на отдельные общественные элементы вроде возрождения каст или племен как то было во времена египетских фараонов или в эпоху каменного века.
Потому что сталинский режим делал ставку, прежде всего на моральное уничижение тех, кого не могло коснуться уничтожение физическое.
На его пути могла стать только интеллигенция с ее обостренным чувством справедливости и осознания, что в стране творится что-то неладное.
Некоторое все же наличие подобной думающей мозгами духовной элиты заставляло вождя время от времени, переминаясь с ноги на ногу выдавать народу очередную жертву, виновную в происходящем беззаконии.
А ведь хотя и силы были не равны, все равно свобода действий режима была обусловлена пассивностью и апатией по отношению к судьбе своей отчизны, той части народа, которая и должна была являть собой, ум, честь, и совесть своего государства.
Однако, что же можно ждать от этой совести нации, если она спит и видит 21 сон Веры Павловны.
Грибоедов, жил в эпоху, когда российскую интеллигенцию тянуло к бунту. В конечном итоге эти общественные настроения могла бы дать свои во всем положительные плоды.
Причем настоящие, а не липовые до девятого знака после запятой.
Так как именно одной из самых важных причин отмены крепостничества стали бесконечные крестьянские бунты.
Что же касается индивидуального террора, то он какой-либо пользы принести естественно не мог, а лишь узаконивал те методы, что принес с собой новый царский режим.
Само его возникновение было обусловлено привитым на русской почве европейским либерализмом, где ему и в помине не было места из-за азиатской сущности российского государства, как и абсолютного большинства его граждан.
Человек и закон в европейском понимании действительно связаны между собой посредством книг, но в России этого не было и не будет еще очень долго.
Да, и ужасные гримасы судьбы, как в жизни отдельно взятого человека, так и в бытие государства в целом невозможно распознать посредством художественной литературы она же для этого, просто и не была предназначена.
Книга не может быть постулатом морали в действиях человека в его реальном существовании. Она может быть лишь подспорьем и учителем, но она не способна дать однозначно верные ответы на все этические вопросы житейского бытия.
Автор никак не может изведать всю специфику каждой конкретной жизненной ситуации.
Хорошими книгами человек может воспользоваться в качестве базовой теории морали, а не каким-то призывом к конкретным действиям.
Потому что жизнь многообразнее и сложнее, чем это может быть отображено в литературных произведениях.
Конкретный пример: человек предал свою родину, находясь в концлагере, стал служить немцам. Вроде бы речь идет о негодяе и предателе своего народа. Но это вовсе не так!
Русский крестьянин, у которого свои уничтожили всех его родных, встретил, в лагере военнопленных комиссара, который когда-то раскулачивал его семью.
Вся кровь вскипела в нем, и если б он не сдал его немцам, то стал бы предателем своих близких, за которых он так и не отомстил. А, сдав, оставаться в том же виде и качестве - это верная смерть от рук своих же товарищей.
Я вычитал эту историю в книге подполковника советской армии, которого освободили только в 1958 году, и вышла она в Тель-Авиве.
А говоря об общих вещах, а не о чем-то конкретном и фактическом необходимо пусть и скрепя сердце признать, что в этой жизни бывает множество, как смягчающих, так и отягощающих чью-либо вину обстоятельств.
Книги не способны раскрыть все хитросплетения жизни.
Основная задача художественной литературы развивать мышление, воображение и здравый смысл. Учить же добру способны одни лишь живые люди.
Книга способна расширять внутренний мир человека, но она довольно слабо затрагивает его душевные качества без серьезного влияния на его сознание со стороны других людей.
Мир, в котором живет человек, является его средой и именно она обуславливает его поступки.
А способность книг заставлять плохих людей искать моральные оправдания своим подлостям и интригам не уменьшает, а только увеличивает количество зла в нашем столь еще несовершенном мире.
Мысль о том, что книги сами по себе способны сделать, кого-то лучше это не более чем фантазии людей не знающих, что их духовность и высокое сознание это плод тяжких трудов их родителей, которые вложили в них свою душу, дабы они выросли достойными людьми.
Однако, ярко выраженное требование и от других людей высоких моральных качеств и духовности, как неотъемлемой части всякого достойного с их точки зрения человека - это не более чем восприятие мира, как продолжение самого себя.
Отредактировано maugli (Вс, 25 Янв 2009 12:10:55)
